ХРАМ И СУДЬБЫ.
ПРОТОИЕРЕЙ ВАЛЕРИЙ КОВАЛЕНКО.
Отец Валерий вспоминает:
«…Родился в городе Новочеркасске в 1959 году. Детство и юность прошли в поселке Лазаревском на берегу Черного моря. Родители – из донского казачества. Отец родился в самом конце девятнадцатого столетия, был на 17 лет старше мамы. Тем не менее они жили душа в душу, были глубоко верующими людьми, особенно мать. Так, что вера в Бога, любовь к нему – у меня в генах. Я с детства стремился служить Господу, жить праведно.
Сначала учился в дневной школе, затем перешел в вечернюю. К этому времени отец был уже усопший, надо было помогать матери. Работал на Лазаревском узле связи, был там на подхвате на посылках. В школе учился средне, но когда задумал поступать в семинарию, подтянулся.
Как правило в семинарию принимают парней, отслуживших срочную. Стал готовиться к службе в армии. Поехал в Загорск, в Троицко -Сергиеву лавру получить благословение преподобного Сергия. Там выяснил, что мне положена отсрочка от призыва как единственному сыну у матери. За время пребывания в лавре познакомился со священником, который стал моим духовным наставником. Он и предложил поступать в семинарию. Конкурс был пять человек. Но меня каким-то чудом все-таки приняли.
В семинарии очень строгая дисциплина. Но для тех кто ведет себя достойно, душой и телом предан Господу, она не в тягость. В четвертом классе я повенчался с верующей девушкой. Архиепископ Дмитровский Владимир рукоположил меня в сан дьякона, а затем и священника. Семинарию закончил в 1980 году и был направлен в Краснодарскую Епархию. Два года и восемь месяцев служил в Новокубанске, три года и восемь месяцев- в Армавире, и вот я настоятель Свято-Вознесенского храма в Курганинске.
А смена мест работы происходила из-за церковной необходимости, острой нехватки кадров-священнослужителей. Православная церковь на тот момент бурно возрождалась от безумных гонений. Открывались новые церкви, храмы, как правило, на пустом месте, так как старые были разрушены. Священники вынуждены вместо молитвы, исполнения церковной службы и требы заниматься хозяйственными делами. Зачастую в новый приход просто невозможно было подыскать священника с образованием. Архиерей был вынужден назначать людей, которые в семинарии не учились, но знающих церковную службу, верующих. Священников с дипломами направляли в города, в крупные храмы. Мы- послушники Матери-Церкви, и куда нас архиерей пошлет, беспрекословно туда следуем.
И вот я в Свято-Вознесенском храме. Считаю своими прихожанами всех жителей города. Практически все они побывали в храме: при венчании, крещении, особенно на Пасху. Сейчас в храме не только люди в возрасте, много молодых людей…»
Отец Валерий (Коваленко):
«…В то же время церковь всегда взывала к терпимости. Мы за то, чтобы каждый человек имел право на свободу выбора, свободу совести. Мы не лишаем человека права на религиозный выбор. Но я не могу понять и смирится с тем, что православный крещенный человек переходит в секту.
Православная церковь не посягает на свободу других. А вот секты посягают.
Каждый молодой россиянин обязан отслужить в армии. Это его долг перед Родиной. Нет больше той любви, кто положит душу за други своя, за Родину. Когда на Родину посягает враг, христианин обязан ее защищать. Если случится, то и я возьму в руки оружие и буду защищать своего ближнего. И Богу это будет угодно, будет по-христиански.
…Еще Сталин понял, какая огромная сила-православная церковь. В разгар войны он разрешил открыть храмы, священники были отозваны с фронта. Я верующий патриот своей Родины всеми данными мне от Бога силами буду способствовать возвышению православия. Для Российского государства оно благо, гарант государственной независимости, политической стабильности, экономического процветания. Государство должно понять, какой это мощный, несокрушимый хребет-православная церковь.
Обрести глубокую веру можно только в постоянном труде, в борьбе с самим собой. Ведь Бог-истина, а она дается с усилием…»- Изматериала газеты «Кубанские новости» №77, 1994 год.
ХРАМ И СУДЬБЫ.
МОНАХИНЯ ЕВГЕНИЯ (БЕЛЯКОВА)
О своей судьбе рассказала монахиня Евгения, сотрудница храма Вознесения Господня, в миру – Белякова Эмма Петровна, родившаяся 19 марта 1937 года.
…Когда 19 марта 1937 года в селе Шаумян (в 1936 году село Елисаветпольское переименовано в село Шаумян) Азово-Черноморского края в семье Беляковых родилась девочка, деда Кирилла в живых уже не было. Но присутствие его в семье ощущалось всегда. И уже по прошествии времени матушка Евгения поняла: ее мама всегда старалась быть похожей на отца…
Дедушка, отец мамы, по рассказам, был верующим, и мама вспоминала, что он всегда старался всем угодить и нищего одарить, и советом помочь. От него исходила доброта, а с ней уверенность, справедливость, жизненная сила…
Вскоре в семье родился мальчик. Сынок и дочка подрастали в дружной семье Беляковых. Петру Григорьевичу – отцу Эммы, как киномеханику, предложили работу в поселке Черниговском, и семья начала готовиться к переезду.
Любые воспоминания даются непросто…
Матушка смотрит на нас своими чистыми глазами, перебирает оборку на одежде и вспоминает:
— Мой папа — связист, офицер запаса, работал киномехаником в поселке, где был расположен лесопильный завод. Очень любил свою работу. Хорошо разбирался в технике. Мало было таких грамотных в селах, в крае. Каждый год папа, как офицер запаса, проходил переподготовку в городе Майкопе.Мама моя Александра Кирилловна работала на почтовом отделении, отправляла телеграммы. В нашем поселке знаменитым объектом была узкоколейка. Чуть позже она послужит нам добрую службу…
— Началась война, и отец, как офицер запаса, в первый же день войны ушел на фронт. Матери сказали в сельском совете: «Раз ты жена киномеханика, будешь теперь ты этим заниматься».
Мама стала работать вместо отца. Контора, которой мама подчинялась, находилась в городе Апшеронске, и каждый месяц мама ездила сдавать отчеты. Это был трудный первый год войны. Нам перестали по какой-то причине выдавать хлебные карточки, все решали, к какой категории нас отнести. Это были голодные 4 месяца. Но я это время вспоминаю не как наш голодный период, а как то, что люди были добрыми и жалостливыми. Мамины сотрудники из Апшеронска каждый день оставляли кусочек хлеба — паек. Сегодня один, завтра другой…Мама отвозила отчет, а ей отдавали 30 кусочков хлеба. Таких нам дорогих… Потом карточки нам дали, и мы уже получали хлеб как все. От голода спасал лес — кормилец. Грибы, ягоды, груши. Все это сушили, солили, и благодаря этому выживали все живущие с нами рядом.
Выручали козы. Детское воспоминание — с каким нетерпением мы ждали, когда коза окотится… С каким удовольствием мы ели молозиво!
Маленькими были, а время сделало нас взрослыми, самостоятельными.
Мама уходит на работу, а мне наказ дает:
— Молоко начнет подниматься — не прозевай!
Я скамеечку поставлю и смотрю на молоко…
А мама пленку зарядит, фильм крутит, а сама переживает за меня — ведь я же маленькая. Пленка 30 минут идет, и пока перерыв, мама бежит домой: все ли с нами в порядке? Вот так!
В декабре 1941 года родился еще братик — Толик, но папа его так и не увидел…
В августе 1942 г. поселок Черниговский был оккупирован немцами, здесь проходила линия фронта.
— Не раз перебирала свою жизнь по крупинкам и прихожу к мысли: «Господь сохранил нашу семью». Сколько раз на краю жизни стояли… Помню, поменяли квартиру — в старую квартиру на следующий день упала бомба. И многие ведь погибали… А мы жили…
В 1942 году шли сильные бои у Волчьих ворот… Когда пришли немцы, семья Беляковых первой попадала под расстрел, как семья офицера, да еще и воющего в действующей Красной Армии. Еще несколько семей попадали под расстрел.
— Вечером к маме пришел один из местных, турок по национальности. Когда пришли немцы, он пошел в полицию на службу. Он-то и предупредил о готовящейся акции. Взрослые погрузили нас, детей, в вагон и толкали его по узкоколейке почти до Апшеронска. Так нас спасли…
Кубань была оккупирована. В село Шаумян возвращаться не стали. Семью Беляковых знали многие и могли опять выдать.
Дорога лежала в Славянскую, к брату матери…
— …В станице Славянской мама устроилась на кухню в какой-то конюшне. Голодно было, но терпели. Всем семьям было несладко. Мы дети рано становились взрослыми, и многое понимали, но чувство голода …Дети не должны никогда голодать!
— Наши мамы ночью обвязывали ноги тряпками, чтобы не хрустел снег, и шли собирать кукурузу. Шли подальше на чеки, на поля — подбирали рис. Немцы, видимо, уже поняли, что Кубань не будет их, зверели. Если б на поле поймали, расстреляли …
Яркое воспоминание – очень хотелось соли. Все трое на маму смотрели и ждали какого-то чуда, что вот она соль достанет. Откуда?..
Как и все семьи оккупированной фашистами Кубани, жили в трудностях, лишениях и тревогах.
…1943 год, немцы уходили. Близилось освобождение. Летели бомбы, снаряды с обеих сторон. Одна из бомбежек заставила нас выйти из хаты и прижаться к стенкам. Страху натерпелись! И опять остались живыми. Немцы обозленные ходили. Домашний скот, что не могли с собой забрать, расстреливали. Обливали продукты керосином.
Кто-то все же донес, что мы — семья офицера Красной Армии. Собрали многих на расстрел… Погнали за город, за речку Протоку. Помню кусты вдоль дороги, наверное, за эти годы выросли в высокие посадки.
Неожиданно началась бомбежка. Охрана из немцев разбежалась. Снаряды рвутся один за другим, все вокруг полыхает. Куда бежать? Мы как стояли посреди дороги, так до конца бомбежки и простояли, словно в оцепенении. Мы со старшим братиком по бокам за подол держимся, к маме жмемся. Младший братик на руках мамы. Бомбежка затихла, немец подошел и говорит: «Уходи, матка, пух-пух…».
Мама как закаменелая стояла, и вся седая. Мы вернулись в Славянскую. А мама, оказывается, молилась. Молилась, чтобы ее первой убило, чтобы не видеть, как мы — дети погибнем. Так страшно было…
Была еще бомбежка перед освобождением станицы. Небо — черное от копоти и дыма. Залезли все под кровать. Не надо было ни учить, ни подсказывать. Молили Господа! А я, за всех переживая и от страха ни на кого не глядя, будто я одна, под кроватью так горячо молилась, что мама потом вспоминала: «Я не смогла б, дочь, как ты, так горячо молиться». Бомба упала на огороде сразу за стенкой нашего жилища, но не взорвалась… После этой бомбежки мама нас, всех детей своих, в церкви окрестила.
Мама очень нас любила, очень добрая к нам была. Когда тяжело заболел братик, родственники сказали: «Оставь, ведь не жилец…». Мамин был ответ: «Нет! Умрет, значит, у меня на руках, и я рядом буду…» Братик выжил. Жили, как Бог даст, так мама говорила.
После освобождения Кубани вернулись в Черниговскую. Узнали, что папа совсем рядом был… Папа освобождал город Краснодар и был совсем близко, но мы не знали…
А в декабре 1943 года мы получили похоронку: папа погиб, освобождая Керчь. Есть под городом Керчью село Юркино, там он и похоронен.
Помню 9 мая 1945 года. Какой это был счастливый и незабываемый для всех нас день! Мы не знали, что Победа! Пришли в школу. Сели за парты. Зашел учитель и взволнованным голосом сказал:
— Дети! Занятия отменяются! Победа!
Все плакали, обнимались, радовались… Многие плакали, что кто-то из родных так и не дожил до этой минуты. Мы плакали, что папа наш не вернется… Но радовались, радовались Победе! Мы победили!
Сколько отцов не вернулось с войны…
Жили, учились в селе, как все в это время. В 1947 году переехали в поселок Шаумян. Его в войну тоже разрушили. Но односельчане его восстанавливали. Голодно, холодно, чувяки делили. В школу нередко ходили голодными. Но жили, работали, верили, что эти трудные времена пройдут, надеялись на светлое мирное будущее и, конечно, всех согревала любовь к ближнему, любовь к своей земле, которая нуждалась в этих руках.
Наша мама приучала к терпению — все надо преодолевать и не унывать. Так и жили душевно. Всем семьям было трудно. Время было такое — край поднимали из руин.
Мама моя Александра Кирилловна работала на телефонной станции, была старшей на работе. Ночью мама стирала, чтобы наше единственное белье высохло. В горах нам выделили делянку, и сажали мы картошку. Все вместе… Мама лунки делала, а мы — дети картошку кидали. Найдет мама орешки в лесу, насобирает и зовет нас: « Белочка вам орешки принесла …» До сих пор хочу верить в эту добрую мамину сказку.
Как ни трудно было, детей любили. И так во всех семьях. Не сирот растили, а новую жизнь поднимали.
— Мам, а ты почему не кушаешь?
— Да не хочу, сыта…
В семье все делили пополам.
Кто первый придет домой, не ел один, ждал остальных. Даже младший братик приносил из садика оладушек и дома делился со всеми. Так и жили. Наша мама, как и во всех семьях, воспитывала честности. Боже упаси, взять чужое! Бедно жили, но с достоинством!
Мама в свои 28 лет — вдова, и мы — трое детей.
Мама вышла замуж. Но не от того, что память об отце покинула ее, а от того, что за нас переживала, как на ноги поставить, накормить. Но отцом этот человек так и не стал. Бог ему судья!
Но все в руках Господа. Попали на Урал в 1949 году, переехали к родственникам отчима.